[Татьяна]

ГостьРакель Напрочь
Он проходит в дом,
снимает тяжёлые перстни,
запирает дверь и вешает плащ на гвоздь.
Всем соседям, котам и собакам давно известно –
к ней ночами является странный гость.
Он садится за стол,
она молча приносит ужин, –
будто пища простая здесь кому-то нужна;
ритуал.
Как со смертным, пришедшим с работы мужем,
говорит о делах,
подливает в бокал вина.
И присматривает, чтоб было светло и чисто,
чтоб ему было славно, тепло и спокойно с ней.
Он же смотрит только туда, где её ключицы,
и чуть выше –
где кожа тоньше, ткани нежней.
У неё под глазами тени ночей бессонных,
а глаза безумны,
а руки – сколько ни грей…
Всех в округе –
кого-то взглядом, кого-то словом, –
он отвадил давным-давно от её дверей.
Ей уже сто лет почтальон не приносит писем.
Её взяли бы на роль панночки – так, без проб.
Он ей нежно на ухо шепчет
«в гробу отоспимся»
и указывает на двуспальный
уютный гроб.

[Татьяна]

А если вдруг молитвами да постами
его спровадит, имя его сведет,
то будет жить свободная и пустая,
с улыбкой, обжигающей, словно лед.
И с почтальоном станет болтать любезно,
соседским сплетням повода не подав...
Но по ночам к ней будет тянуться бездна,
Как к горлу волка тянется волкодав.

[Татьяна]

Ноябрь – почти имбирь. Я не люблю имбирь. Я не люблюкорицу и сладкий ванильный дух. Я не хочу решать to be *или not to be.Я не умею выбрать только одно из двух. Рынки полны хурмой. Я не люблюхурму. Я не люблю дожди, золото и сквозняк. Я проживу без них. Тольковот не пойму, как без того прожить, что не любить нельзя. Как без тебяпрожить. Кем без тебя прожить. С кем без тебя прожить, если нельзя стобой. Осень ввела режим, строгий такой режим, осень ввела войска,правила и конвой. Птицы ушли на юг. Рыбы зарылись в ил. Осень ввелавойска. Осень взвела курок. Мне не хватает слов. Мне не хватает сил.Это чужая ты. Это чужой порог. Дальше уже нельзя, дальше твое тепло. *Яне могу войти. Я не хочу на чай. Слышишь, они идут – каплями застеклом. Скоро меня найдут. Здесь комендантский час.
Запах *- протяжный стон, даже дышу с трудом, вязкий густой *туман держит дверной проем.
Пахнет ванильным сном твой золоченый дом.
Будущее - корицей.
Прошлое – имбирём.

[Mona Lott]

Чтоб мир не отбрасывать с глаз как прядь
Волос надоевших. Чтоб в голос свыше
Поверить. Мне надо хотя бы знать,
Что ты мне тихонько в затылок дышишь.
Мне, даже когда я иду на дно,
Достаточно мыслью тебя коснуться,
Чтоб ради улыбки твоей одной
Из самых кошмарных глубин проснуться….
Не вдох. И не выдох. Но где-то меж
Времён и событий открыт незримо
Портал для свиданий, любви, надежд.
И где вероятность необратима.
Где нам не предъявят за воду счёт,
Что льётся из глаз, наполняя Лету.
Где сняты запреты. И где течёт
Что здесь бы замёрзло уже к рассвету…

[Mona Lott]

очередь. за счастьем
- Кто крайний? - Я! - Ну, я тогда за вами…
- Вам сколько надо? - Два. Себе и маме.
- В одни-то руки пО два не дают…
- Я здесь стоял, а вы стояли тут!
- А женское дешевле, чем мужское?
- Да глупости! Кто вам сказал такое?!
- Почём оно? - Сто тысяч за кило...
- Теперь ещё не хватит, как назло...
- Сосед вчера купил, сказал - ничё так…
*Вот только срок хранения нечёток…
- Хранится год, в капроновом чулке…
- А лучше в морозилке и в кульке…
- Как-как? В кульке? Вот это очень странно…
- Девчата, пропустите ветерана!
- Спасибо, люди! Дочка, дай одно…
- Дедуля, на хрена тебе оно?
*Одет, обут, коляской обеспечен…
*Тебе ж его и брать-то даже нечем!
- Заказывайте дальше! - Мнэ батон.
- Батоны там, где серый павильон…
- Без очереди лезут, обнаглели!!
- А счастье – это миф, на самом деле...
- Ну, миф, не миф, а муж велел купить.
*Пообещал, что сразу бросит пить.
- Кто следующий? Что вам? – Мнэ батон.
- А может вам заштопанный гандон?!?
*Сказала ж ясно: хлеб в другой палатке!
- У парня с головою не в порядке...
- Купили? Покажите... Повезло!
*Но вам оно, по-моему, малО...
- Наоборот, чуть-чуть великовато!
- Какое дали... Я не виновата...
- Мне полкило порежьте на куски...
- А депутаты, кстати – мудаки...
- ...Потом приправить соусом ткемали...
- Следите, чтоб за мной не занимали!
- Пакет дают? – Не знаю. Вроде да.
- Васильевна, привет! Иди сюда!
- Тамаркин сын женился на путане...
- Сейчас бы пару блинчиков в сметане...
- Ты чё, мужик? Сметана – чистый яд!
- У нас в Ма-а-аскве сметану не едят...
- Здоровье – всё. А счастье – так, бравада...
- Здоровье – да... Здоровье – это... надо...
- Не знаете – молчите! - И молчу...
- ...Я бородавки голодом лечу...
- А у меня на жопе бородавка...
- Закончилось! Отходим от прилавка!
- А завтра будет? - Будет. Десять тонн.
Вам что ещё, мужчина?
– Мнэ батон...

Он молчал. Он вообще не любил говорить,
Этот бледный мужчина в промокшем пальто.
Он смотрел на часы. Так хотелось курить.
Дождь хлестал по щекам, словно было за что.
Он молчал, когда стрелки сошлись на нуле,
Не дождавшись её под потоком воды.
Ведь всего-то двенадцать часов на земле,
И опять в этот плен ледяной высоты.
Он молчал, когда руки сжимали штурвал,
Обо всём, кроме неба на миг позабыв.
И почти-что не слышал, как кто-то считал:
Двести двадцать идём...двести сорок...отрыв.
Он не знал, что сдирает обшивку с крыла...
И что "завтра" его под вопросом - не знал.
Он был просто уверен - она не пришла,
Потому что он что-то ей не досказал...
...Пара резких толчков на подходе к земле.
Чьи-то крики и паника бортпроводниц...
Он сажал самолёт на "убитом" крыле,
Он старался не видеть напуганных лиц,
И ему в первый раз не хотелось молчать -
Он шептал её имя и думал о ней.
Это просто работа - полжизни решать,
Каждый день отвечая за судьбы людей.
**************************************
Он стоял и курил. По привычке - молчал.
Десять ровно... Плевать, ещё пару минут...
Да и что тут спешить - он своё отлетал,
А друзья... Да на то и друзья - подождут.
Он увидел её, и запело в груди...
Ещё долго потом, прижимая к плечу
Он шептал ей тихонько: Родная, прости,
Я наверное слишком о многом...молчу.

[Gae Hooker]

Монолог падающего листа...

Есть в ощущении паденья
Свободы миг, свободы взлёт -
Пока земное притяженье
Ещё не манит, не гнетёт...

Скользит реальность где-то с краю
По вертикальному лучу...
Янтарной каплей замирая,
Ещё покажется – лечу...

Ещё успею оглядеться,
Пространства глубь не ощутив -
И зазвенит струною сердце,
Рождая трепетный мотив,

В котором звёзды зазвучали,
Как голос нежности земной;
В котором прошлые печали
Уже не властны надо мной;

Секунда вздрогнет золотая,
Забыть о вечности веля...
И, так стремительно взлетая,
Навстречу
Бросится
Земля...

[Mona Lott]

Монолог на монолог _______
. . For in that sleep of death what dreams may come
. . When we have shuffled off this mortal coil,
. . Must give us pause.
. . . . . . . . (W. Shakespeare, Hamlet, Act 3, Scene 1)
Стряхнув седые кольца мёртвой плоти,
Кто смог бы рассказать о странных снах,
Что ужас на мечтателей наводят,
Возникнув там, где ранняя весна
Своим туманным холодом тревожит,
Где грач озябший вертит головой,
Где мужичок в тулупе тянет вожжи,
Где я стою на паперти с тобой?..
Когда в ночи разверзнется могила –
Безвестная страна, откуда нет
Пришельцев, чтобы на виске забилась
Тугая жилка, нужные не мне –
Другим, которых сонное дыханье
Сплетается так явственно с моим, –
Картины, нарисованные в камне,
Возникнут, чей контраст неистребим...
И кто-то, в замутнённость очертаний
Сквозь ткань веков прочерчивая путь,
Шагнёт навстречу, черноту черпая,
И снова скажет: “Умереть... Уснуть.”

[Mona Lott]

СОН ТРЕТИЙ
Стыл пол — стал стол,
стол — в стук,
в стук — звук:
тук-тук…
Это кто в ночи,
одинок, стучит? —
Молчит.
Значит, будешь — бит,
коли станешь брат.
А не сможешь брать —
остается — бить.
Слышишь: брат твой спит…
что ж ты, Каин,— сыт?
Молчит…
Немота горчит.
Мимо ста причин,
мимо сотни рук —
только звук:
— Тук-тук,
открывай, я тут
я твой (с)ад и суд:
ты меня взрастил,
а теперь впусти:
поднялись вершки —
отворяй замки!
Принимай гостей:
полмешка костей
и дождей ведро —
вот и все добро.
С ними страх пришёл —
накрывай на стол!
Надевай сюртук!
Тук-тук!
Страх одеждой — бел.
А под нею — мел.
Мел давно ослеп.
Слепота, что хлеб.
Полон хлебом рот —
пожинай недо-род,
колосок к колоску
прижимай к виску:
кто сильней — тот прав,
остальных — в рукав:
на два метра вглубь —
мать-земля, голубь,
тех, кого взяла
в терем твой зола.
За верстой —
верста —
всех целуй в уста,
досытА корми,
рядом ляг костьми
и закрой глаза.
Тук…тук…тук… —
слеза.
Тук…тук…тук… —
жива?
Тук…тук…тук… —
едва:
белый дым обид
вкруг груди обвит,
белая хула
сердце обняла,
в нем который год
белый лед цветет
И черствеет день —
на одном гвозде.
Белый-белый гвоздь
проржавел насквозь
да — на сажень — в пол
глубоко вошел:
дунь — и нет его…
Больше — ничего:
соль да боль в горсти.
Тук…тук…тук…
— Прости!
Только Слово, Отче!
Молчишь. Не хочешь?
Вот и я молчу.
По ночам стучу
в самый белый стук:
тук-тук.
Тишина *— в ответ,
а Тебя все нет…
СОН ЧЕТВЕРТЫЙ
Иду по лестнице ножа.
Всего четыре этажа:
<span style="color: black; background-color: rgb(153, 255, 153);">тик-так

<span style="color: black; background-color: rgb(153, 255, 153);">тик-так
<span style="color: black; background-color: rgb(153, 255, 153);">тик-так
<span style="color: black; background-color: rgb(153, 255, 153);">тик-так —
считает сердце каждый шаг.
Держу судьбу за волосок.
Держусь за тонкий колосок.
И дую-дую на дожди.
И повторяю: «пережди».
И понимаю — не могу:
бегу
бегу
бегу
бегу,
глотаю воздух золотой
и строю — в небо — дом.
Постой!
Пока не поздно, *— оглянись:
смерть наступила на карниз,
крадется, лентами шурша… —
Закрой глаза, моя душа, —
и слушай.
И переводи
на свой простой язык дожди.
На буквицы перебирай.
Потом ступай — за белый край.
Смотри.
Учись.
Веретеном
вертись.
Врастай.
И перед сном
целуй в холодный лоб сестер,
чтоб после них — на свой костер —
без слез и жалоб. До конца.
Поверь:
у смерти нет лица —
когда придет ее черед,
она твое лицо возьмет
и сложит руки на груди,
а ты один уйдешь в дожди,
нарвешь прозрачных колосков,
построишь плот среди песков —
и поплывешь в тот самый рай,
где мама скажет:
«баю-бай»…

[Mona Lott]

БЕЛЫЙ КВАДРАТ (мини-поэма)

Glafira

(Автобиография. Вариации на тему)
* * * * *
* * * *Памяти моей сестры Наташи
*
* * * В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. * * *
* * * * Евангелие от Иоанна гл.1, ст.1
*
*
СОН ПЕРВЫЙ
*
* * * Баю-баю-баюшки,
* * * *Ночь плывет по краешку —
* * * *Из краюшки месяца
* * * *Прорастает деревце.
* * * *Зачерпну ковшом — *дождя
* * * *Да развешу на ветвях,
* * * *Развяжу все молнии,
* * * *Чтоб тебя не трогали.
* * * *Подрастай, былиночка,
* * * *Дам тебе я имечко —
* * * *На рассвете разбужу
* * * *И под нёбо положу.
*
Бело. Отчаянно бело.
Но музыке в тебе светло
расти вдоль белого молчанья.
Молчанью хорошо с тобой:
водой укрыться с головой —
и улыбаться непечально.
Построить замок из песка,
в котором нет еще пока
движения от Света —
к Слову,
но в этот обморок без дна,
собрав рассветов семена,
уже весна прийти готова.
Вложить зеленый гребешок
в твою ладонь, чтоб ты, дружок,
им расчесал у дома травы
и, в легкие набрав воды,
прошел засохшие сады
а в небо склянку солнца вставил.
*
Все громче музыка — проснись!
Взглянув с высокой крыши вниз, —
оттай и зазвени капелью!
Хрустальным горлом надыши
пшеничный колосок души
в скорлупку легонькой свирели.
Одушевленною рукой
расшторь серебряный покой,
скользнувший с пальцев — рукавицей.
Оставь ее лежать в тени
и, наконец, переверни —
взяв Книгу —
первую страницу.
*
*
СОН ВТОРОЙ
*
— Не лежи на полу, простудишься…—
*
просыпается песок услышанного.
Незнакомая отсюда улица
дышит в меня
перегаром лета… прохожими —
одним- двумя- тысячами…
Детство щекочет под кожею.
Тычется
влажным носом в коленки.
Ластится.
— Да ну, тебя!
Ухожу в молчание —
опускаюсь на дно.
Ластиком
стираю взгляды случайные:
— Не бросайте в меня искоса
раскаленную медь пятницы,
не копилка я пустолицая—
во мне яблоку негде спрятаться:
проросли пятаки давние
то травой, то молвой дружною;
заварив крепкий чай августа,
разливают его к ужину
говорливые рыбы, незрячие;
карамель живота тягучую
то покусывают, то подначивают;
тучами
утепляют *— к зиме — трещины,
запирают в сундук молнии,
пересказывают дожди вещие
и следят, чтоб они исполнились —
до последней, до самой буквицы…
*
Возле нёба где-то аукаются
речи их, меж собой торопливые,
заползают зА щеку тающе,
и язык расставляет ливни те
по углам неумелого рта еще.
*
Тяжелеет песок — берегом
отступает в гортань за полночь,
чтобы — вдруг! — застегнуть бережно
первых звуков златых
запонки…