[Ford]

Местом этого оригинального литературного «заключения» служила специальная комната в квартире Вольфа на Караванной улице, куда Минаева помещали на несколько дней, просили опохмелиться и незамедлительно приступить к работе. Надо отметить, что против подобной меры Д.Д. Минаев никогда не протестовал и, более того, горячо благодарил, письменно извиняясь за те скандалы, которые устраивал в нетрезвом состоянии. Ежедневно мастеру полагалась одна бутылка красного вина («...без вина — вы от меня не получите ни строчки...» — заявлял Минаев).
Так в России переводилась «Божественная комедия» Данте.

[Ford]

Вообще, во время издания «Божественной комедии» помучиться со знаменитым «переводчиком» пришлось немало. Д.Д.Минаев страдал распространенной среди талантливых русских людей болезнью — любил хорошо выпить, и, начав пить, забывал о литературных занятиях на несколько недель.
Между тем, с изданием необходимо было спешить. Работодателю М.О. Вольфу нередко приходилось ловить «переводчика» по всевозможным петербургским ресторациям и заключать его в принудительном порядке «под арест».

[Ford]

Существует следующая история.
В мастерскую придворного живописца Карла Брюллова пожаловало знатное семейство. Заметив несколько работ его талантливого ученика Николая Рамазанова, глава фамилии пожелал немедленно увидеть автора. Брюллов послал за Рамазановым, и, когда взлохмаченный и сонный ученик, наконец, появился, представил его гостям:
— Рекомендую, пьяница!
— Согласен. А это — мой дорогой учитель! — хладнокровно ответствовал будущий российский академик.
***

[Ford]

В 1874 году знаменитый отечественный книгоиздатель М. О. Вольф объявил подписку на роскошное русское издание «Божественной комедии» Данте с иллюстрациями Гюстава Доре и, специально для этого случая, заказал перевод у известного в Санкт-Петербурге «универсального переводчика» Д.Д.Минаева.
Минаев, принявший на себя обязательства, по-итальянски не знал ни единого слова (что, впрочем, относилось и ко всем остальным языкам, с которых мастер выполнял первоклассные поэтические переводы), но, нисколько этим не смущаясь, приступил к первому этапу творческого процесса — а именно, запил. Непосредственно для переводных работ у Д.Д.Минаева имелась трудолюбивая помощница, за символическую плату готовившая подробные переводы в прозе (так называемые «подстрочники»), и в чьи обязанности, кроме всего прочего, вменялось чтение текстов на языке оригинала. Минаев утверждал, что подобным способом он лучше улавливает «музыку подлинного стиха», не понимая, однако, ни слова из услышанного.

[Ford]

В разгар Крымской кампании 1854—55 гг., когда положение русской армии оказалось весьма плачевным, главнокомандующий светлейший князь А. С. Меншиков запросил Ставку о подкреплении, вместо которого на театр военных действий торжественно прибыл генерал-адьютант Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (очевидно, для написания победных реляций). Рассказывают, что князь с досадой заметил:
— Я просил войскового подкрепления, а меня подкрепили «Ерофеичем» (так назывался известный сорт крепкой ароматической водки).

[Ford]

А вот другой анекдот того времени.
Однажды Николаю Александровичу попался едущий на извозчике пьяный драгун. Офицер, знавший характер государя, испугался, но, тем не менее, быстро нашелся: остановив сани, вытянулся «во фрунт» и отсалютовал обнаженной саблей.
— Что ты делаешь, драгун? — спросил недовольный император.
— Пьяного драгуна на гауптвахту с-с-сопровождаю... ик! Ваше императорское величество!
Николай II развеселился, пожаловал драгуну 5 рублей и велел тому ехать домой. Надо сказать, что ситуация, дошедшая до нас в этом анекдоте, уникальна: замеченному в пьянстве офицеру (замеченному именно государем) грозил, как минимум, перевод в захолустный гарнизон с крепким понижением в чине.

[Ford]

Император Николай I, ревностно следивший за дисциплиной в офицерском корпусе, проезжал мимо известного в Санкт-Петербурге трактира именно в ту минуту, когда из дверей последнего появился крепко выпивший офицер одного из гвардейских полков, расквартированных в северной столице.
Государь велел остановиться и жестом подозвал офицера. Надо заметить, что ничего хорошего последнему это не предвещало — Николай Александрович отличался весьма жестким характером. Офицер хотя и нетвердо, но быстро подошел к императору и, покачиваясь, вытянулся «во фрунт».
— Что бы ты сделал намоем месте, встретив офицера в подобном состоянии? — спросил Николай, морщась от запаха, исходившего от бравого гвардейца.
— Да я.... Да я бы, Ваше Императорское Величество, с подобной свиньей совсем не разговаривал!
Император засмеялся и велел офицеру ехать домой проспаться.

[Ford]

— Чем потчевать дорогого гостя?
— Благослови, государыня, водкой, — ответствовал Суворов.
— Прости, но что на это скажут придворные дамы, которые будут с тобой разговаривать? — заметила Екатерина Великая.
— Они почувствуют, что с ними говорит солдат.
Известно, что во время знаменитого путешествия на Юг России, императрица, довольная хорошим состоянием вверенной Суворову армии, поинтересовалась — какой тот желает награды? Старый оригинал подумал, и попросил Екатерину заплатить восемь рублей, которые якобы остался должен за квартиру и обед с выпивкой (надо заметить, что в этом отношении фельдмаршал был более чем скромен, довольствуясь постной пищей и 1-2 стойками анисовой либо перечной водки).
Императрица вздохнула и распорядилась уплатить.

[Ford]

— У Елагина на острове, всю ночь, виноват, праздновали. Я поутру еще пьян оказался и, для отрезвления, три чашки крови себе выпустил. Доклад же составил дорогой в коляске, когда везли меня с острова, а листы эти у камердинера взял...
— Ладно, Бог простит, — ответила Екатерина. — Поди же, вели написать доклад.
— Государыня! Дозвольте написать в Вашем присутствии — в канцелярии поймут, что я имел дерзость Вас обмануть!
— Спасибо, Храповицкий. Я вижу твою преданность, садись пиши.
При всем уважении к Суворову, преданность и верность престолу которого стояла вне сомнения, Екатерина II не очень любила приглашать фельдмаршала ко двору — известная острота языка Александра Васильевича нередко мешала ему удерживаться в рамках этикета.
На одном из обедов в честь очередной победы русского оружия в Европе, Екатерина, желая оказать внимание главнокомандующему, обратилась к тому со словами:

[Ford]

— Помилуй, матушка-государыня, прости обман! Я недостоин милосердия твоего!
Изумленная Екатерина взглянула на чистые листы и невольно улыбнулась.
— Что сие значит, Александр Владимирович?
Храповицкий, отлично знавший, что немедленное и искреннее раскаяние получало всемилостивейшее прощение, объяснился: